Воздух вокруг нее замерцал. Лессинг удивленно замигал. Воздух стал золотым и начал поливать ее искрящимся дождем. Это сон, мелькнула дикая мысль. Он видел все это прежде. Кларисса, подняв голову, стоит под сияющим дождем, и струи медленно обтекают ее. Он ждал, что пол вот-вот уйдет из-под ног…

Нет, все происходило на самом деле. Перед ним в тишине комнаты разворачивалось еще одно изумительное чудо.

Раньше видел это во сне, а теперь — наяву. Кларисса под дождем… под звездным дождем? Словно Даная под золотым ливнем…

Словно Даная, запертая в своей медной башне. Сходство Клариссы и Данаи с необыкновенной силой поразило его. И немыслимый сияющий дождь, и ее восхищенный вид. Что заставило этот поток изливаться на нее? Какая всемогущая сила отделила Клариссу от остального человечества, спрятала ценой нарушения законов природы, поддерживала бесперебойную работу механизмов, деятельно защищавших ее на этом невероятном пути? Всемогущая сила… да, всемогущая, как сам Зевс, некогда изливавший на своих избранниц такой же невероятный дождь.

Лессинг неподвижно застыл, глядя на далекое отражение в зеркале, а его мысли мчались все быстрее и быстрее, выстраивая цепочку рассуждений, — и наконец явился совершенно невозможный вывод, который заставил его ошеломленно открыть рот. Дело в том, что он вроде бы нашел ответ. Дикий, совершенно неправдоподобный ответ.

Больше он не сомневался, что когда-то, непонятно как, жизнь Клариссы оказалась связана с другим миром, не нашим. И этот другой мир сразу же, без усилий захватил верховенство. С трудом верилось, что некая бесстрастная сила отнеслась к Клариссе с таким заботливым, небезразличным вниманием. Судя по отдельным эпизодам, которые позволили увидеть Лессингу, за всем, что она делала, скорее наблюдал некий разум. Существо, понимающее людей так глубоко, точно само было почти человеком. Кто-то, буквально ставший ангелом-хранителем, что вел Клариссу… куда?

Этот Кто-то определенно не хотел, чтобы Кларисса видела уличную аварию, и перенес ее на безопасное расстояние через пространство и время, окутав завесой, благодаря которой она даже не догадалась, что произошло. Кто-то пожелал, чтобы она простудилась, заболела, бредила, — и уничтожил беседку. Кто-то, начал понимать Лессинг, почти буквально вел ее за руку через спокойные, задумчивые, сияющие дни и ночи, окутав покровом волшебства, столь сильного, что оно обволакивало любого, кто к ней приближался. Когда она, надолго уходя в себя, пристально вглядывалась, следила за совершенно заурядными событиями, чей голос неслышно нашептывал ей на ухо, повторяя неведомо какие уроки?

И как сам Лессинг вписывался в эту схему? Может быть, думал он ошеломленно, он — тоже часть замысла, банальная, но, в каком-то смысле существенная? Кто-то позволял им доставлять друг другу невинную радость, но в нужный момент всемогущая рука протягивалась и мягко возвращала их на правильный путь — путь Клариссы, не Лессинга. Действительно, когда приближалась опасность, именно Кларисса оказывалась защищена. Она не догадывалась о пробеле во время уличной аварии, почти не заметила исчезновения беседки. Другое дело — Лессинг. Он знал. Он был шокирован и ошеломлен. Но… Лессинг должен был забыть.

В какой момент Кларисса шагнула в полную зеркал темницу со странной тетей-тюремщицей и, не догадываясь об этом, свернула на тропу, проложенную Кем-то для нее? Кто нашептывал ей в ухо, когда она, точно во сне, проживала свои дни, кто низвергал на эту новую Данаю золотой поток, когда она стояла одна в своей стеклянной башне?

Никто не мог дать ответа. Возможно, ответов было столько, сколько в состоянии вообразить разум, и еще больше — за пределами воображения. Как может человек угадать ответ на вопрос, если весь человеческий опыт не содержит ничего подобного? Хотя нет, содержит, но только одно.

Даная-то была.

Это нелепо, сказал себе Лессинг тогда, — пытаться найти тут какое-то случайное сходство. И тем не менее… как начиналась легенда о Данае? Некто посторонний вроде него самого две тысячи лет назад случайно увидел другую Клариссу, стоящую в состоянии экстаза под другим звездным дождем. И если исходить из того, что так оно и было, что первая легенда о Данае истинна, есть ли основания полагать, что увиденное им — не то же самое? Существует множество легенд о смертных, которых возжелали боги. Греки не были наивными, поэтому не исключено, рассуждал Лессинг, что в основе аллегории всегда или почти всегда лежат реальные факты. Должна быть какая-то основа, иначе откуда все эти бессчетные истории?

Но к чему так долго и терпеливо готовили Клариссу? Едва он задался этим вопросом, как в его сознании невольно всплыла легенда о Семеле, которая увидела своего любовника с Олимпа в истинном свете его божественности и умерла, сраженная ужасным зрелищем. Может, долгая, медленная подготовка была задумана лишь для того, чтобы уберечь Клариссу от судьбы Семелы? Может, ее мягко, но непреклонно вели от знания к знанию, чтобы, когда бог снизойдет к ней в мощи и славе, она смогла вынести великолепие уготованной ей судьбы? Не этот ли ответ стоял за сияющим предвкушением, которое Лессинг так часто замечал на ее лице?

Внезапно его пронзила обжигающая ревность. Кларисса, не догадываясь об этом, уже видела проблеск великолепия, которое ее ожидало и в котором ему не было места…

Лессинг с силой ударил по двери и позвал:

— Кларисса!

В зеркале было видно, как она вздрогнула и обернулась. Ливень вокруг нее заколыхался. Потом она исчезла из вида, осталось лишь золотистое мерцание среди зеркал, отмечавшее ее путь к двери.

Лессинг стоял, вздрагивая, покрываясь испариной и чувствуя необоримое смущение. Он знал, что его заключения нелепы и невозможны. Он не верил в них по-настоящему. Все эти озарения вспыхнули в его сознании слишком спонтанно, чтобы верить им, исходили из слишком произвольных предпосылок, чтобы опираться на них и при этом оставаться в здравом уме. Даже если допустить, что необъяснимые явления имели место, божественное вмешательство не было обязательным, рассуждая логически. Однако кто-то, Кто-то, стоял за всеми этими событиями, и этот Кто-то, кем бы или чем бы он ни был, вызывал у Лессинга мучительное чувство ревности. Из-за того, что планы Кого-то не включали его. Он знал, что не включали и не могли включать. Он знал…

— Привет, — негромко сказала Кларисса. — Я заставила тебя ждать? Наверное, дверной колокольчик не в порядке… я не слышала, как он звонит. Входи.

Он пристально смотрел на нее. Безмятежное, как всегда, лицо. Может, слабые отсветы восторга все еще сияли в ее глазах, но золотой ливень прекратился, и она никак не показала, что помнит о нем.

— Что ты делала? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Ничего, — ответила